Почему интрига и обман, с неимоверной легкостью прощаемые тем,
кто напропалую пользуется ими в личных и своекорыстных целях, вызывают
такое негодование, если к ним прибегают во имя целей благих?
кто напропалую пользуется ими в личных и своекорыстных целях, вызывают
такое негодование, если к ним прибегают во имя целей благих?
Довольно любопытно построена эта трилогия Рыбакова. Если сверить годы, в которых живут герои, и годы, когда автор писал книги, то получится, что первая часть рассказывала о недавнем прошлом, вторая - о настоящем, пусть и альтернативном, третья же, что логично, посвящена будущему. Не далекому будущему, конечно, Рыбаков заглянул вперед лишь на несколько лет, но цикл благодаря этому обрел некую особую завершенность. Главным героем третьей части, во всяком случае, с формальной точки зрения, является уже не Симагин, а его приемный сын Антон, от чьего лица и ведется рассказ. Антон, обладающий некоторыми экстрасенсорными способностями, находит свое место в жизни: он вместе с несколькими сподвижниками (думаю, это слово здесь вполне уместно) под прикрытием психотерапевтического кабинета занимается тем, что спасает людей от разочарований и отчаяния, возвращает им веру в себя и в свои способности . Правда, собственную семью он упускает из виду, так что отношения с женой и сыном разлаживаются просто на глазах... Но этим-то дело не ограничивается: Антон оказывается впутанным в целый детективный сюжет, связанный с тем, что вот уже несколько лет кто-то целенаправленно превращает талантливых российских ученых (в том числе и бывших пациентов его кабинета) в бессловесных идиотов.
Так вот, сюжет есть, причем сюжет очень высокого уровня, построенный по всем канонам, интересный и захватывающий. Герои тоже есть, герои сложные и привлекающие внимание, герои, чьи взаимоотношения становятся целыми сюжетами сами по себе. Великолепный язык, эмоциональность, отлично прописанный мир, очень похожий на наш, и в то же время заметно отличающийся - и все же не оставляет ощущение, что всё это в данной книге второстепенно. Всё это служит лишь обрамлением для многочисленных, глубоких, горьких размышлений автора о России, ее судьбе и месте в нынешнем и будущем мире, и о человеке как таковом, и о многом, многом другом. Размышления эти частью разбросаны по книге, проникая в разговоры и внутренние монологи героев, а частью даны просто прямым текстом под видом заметок профессора Сошникова. Не всем это может понравиться, а кого-то попросту оттолкнет, но и бог с ними. А вот те, кто прочтет, как минимум получат богатейшую пищу для собственных размышлений, а также заряд надежды и оптимизма, что сейчас не менее важно. И вообще, теперь Рыбаков окончательно и прочно утвердился в числе моих самых-самых любимых писателей. И я очень рад этому.
Ну и просто на закуску пара объемных цитат (можете считать это плагиатом Леди Pixi-ных приемов , но я, вероятно, буду использовать его и впредь)))
Американские писатели, как правило, даже сцены любви описывают, как производственный процесс. Джон расстегнул тугую пуговицу её лифчика. Мэри опрокинулась на спину и согнула ногу в колене. Он взял её своей мускулистой правой рукой за её тугую левую грудь. Она глубоко и часто задышала… Идет нормальная работа, и надо выполнить её как можно более квалифицированно.
А у нас даже в самых поганеньких производственных романах застойных времен даже процесс плавки чего-нибудь железного описывался не то как миг зачатия, не то как литургия. Директор Прохоров затаил дыхание, сердце его билось часто-часто. Вот оно, наконец-то! Сбылось, сбылось! Священный трепет охватил парторга Гусева, когда первый металл сверкающей рекой хлынул в... Не просто дело сделано — шаг в будущее сделан, шаг в самосовершенствовании сделан. Поэтому насколько квалифицированно и высокотехнологично сделан этот шаг — уже не столь важно. В каких только мелочах не проявляется поразительная разница культур! Имеющий глаза да увидит...
Беда пришла, когда ополоумевшие от петровских палок россияне начали высовываться в прорубленное государем-плотником окошко и хотеть стать европейцами. Услышанный из-за окна тезис о рабстве и лености приобрел знаковую ценность. Стоило произнести: мы, русские, как есть грязные скоты, работы не любим, страна рабов, страна господ, сверху донизу все рабы — и сразу как бы получалось, что тот, кто это произнес, уже тем самым передовик труда и вымытый до блеска гражданин, свободный всеми местами и членами. Европеец. Не настоящий европеец, разумеется, а из российского интеллигентского мифа о европейцах. Но ему, произносящему-то, сие невдомек, и его единомышленникам тоже невдомек. Ах, как верно, восхищенно всплескивали руками они. Ах, какая смелость мысли! Ни капли квасного патриотизма! И, отреагировав таким образом, уже вся компания ощущала себя европейцами.