Ты знаешь, кто я? Я - твой друг.
Всякую дорогу нужно пройти до конца. Но поскольку, строго
говоря, ни одна дорога конца не имеет - иди, пока не упадешь.
говоря, ни одна дорога конца не имеет - иди, пока не упадешь.
Итак, продолжение "Очага на башне". Со времени тех событий прошло девять лет. Но здешний 1996 год сильно отличается от известного нам: дело в том, что в 1991 году ГКЧП победил, и история пошла совершенно иным путем. СССР все равно распался, но помимо союзных республик от России отпали Дальний Восток, Сибирь, Урал, национальные автономии и т.д. На оставшейся территории сохраняется псевдосоциалистический строй. Главный герой, Андрей Симагин, давно ушел из своего института, но все же довел до завершения изобретение, над которым работал, и приобрел благодаря этому практически полное всемогущество... но он не может пользоваться им из-за угрозы причинения вреда другим людям. Вот только сохранить такое положение ему не удается: Симагин вынужден вступить в борьбу с тем, кого когда-то называли Врагом Рода Человеческого, равно как и многими другими именами - с дьяволом, в общем. Пытаясь спасти любимую женщину, сына, друга и остальных ни в чем не повинных людей, Симагин решается на кардинальное вмешательство в историю, вытаскивает из тюрьмы умирающего там Ельцина и меняет события 1991 года на те, какие известны нам... Вот только получившийся мир если и лучше того, что был, то незначительно.
Замечательная книга получилась. Мудрая, красивая, захватывающая. Книга о любви и о смерти, о власти и об ответственности за власть, и о многом-многом другом. Она не вызвала такой бури эмоций, как предыдущая, и даже в какой-то мере примирила меня и с Симагиным (хотя его идеализм мне по-прежнему понять трудно), и с Вербицким (хотя он все равно сволочь, но, по крайней мере, сам сознает это). Теперь мне, во всяком случае, не так страшно будет читать окончание трилогии.
- Мы живем не столько в мире событий и поступков, - сказал Симагин, - сколько в мире их интерпретаций нашим сознанием. Для формирования поведения человека то, что он думает по поводу того или иного события, более важно, чем то, что это событие на самом деле собой представляет. В одном и том же поступке ты видишь одно, а я - другое, и с этим ничего нельзя поделать. Чтобы я увидел так, как видишь ты, мне нужно перестать быть собой и стать тобой. Ты мне, кажется, это уже предлагал недавно, и мне не понравилось. Стоит ли сызнова это мусолить?
- О-о, - разочарованно сказал гость, - опять проповедь.
- Нет, - ответил Симагин, - просто понимание. Почти каждый поступок человека столь же многозначен и многослоен, сколь и сам человек, в нем содержатся самые разные семена. Какое именно взойдет - не в последнюю .очередь зависит от того, что в поступке увидели окружающие. Увидели подлость - и сам человек ощутит привкус подлости, и дальше все
пойдет по одному сценарию. Увидят подвиг - и сам человек почувствует привкус подвига, и все пойдет уже по-иному. Один и тот же поступок будет иметь совершенно разные последствия - в том числе и для внутреннего мира человека, который этот поступок совершил.
-
-
18.09.2006 в 11:50Вообще по Рыбакову хорошо потоптался Лукьяненко:
Побродив среди прохожих, я убедился, что разговоры они ведут вполне человеческие, вот только очень уж мрачные. Все они делились на две группы — одна, большая, состояла из каких-то кадаврообразных граждан, озабоченных вопросом, что сейчас модно, где и что можно купить дешевле, и как "отхватить" побольше денег. Были они настолько мерзкими и прямолинейно подлыми, что слушать их было просто противно. Вторая, более симпатичная, хоть и малочисленная группа, состояла сплошь из рефлексирующих интеллигентов. Они смотрели друг на друга и на меня с печальной, обреченной добротой. Они говорили о прекрасном, цитируя известных и элитарных авторов. Смысл их разговоров сводился к тому, что человек, по сути своей, мерзок и гнусен. Сами они, очевидно, были редкими исключениями, но никаких надежд для рода людского не питали. Наиболее потрясающим было то, что многие из них являлись телепатами, воплощениями Всемирного Разума, второй инкарнацией Христа, их охраняли законы природы и космические силы. Любой из них был способен накормить пятью хлебами тысячу голодных, не считая женщин и детей. Но они к тому вовсе не стремились, ибо были уверены, что начав действовать, немедленно поддадутся самым гнусным устремлениям и побуждениям. Немногие активные индивидуумы, пытающиеся что-либо совершить, служили иллюстрацией этого тезиса, кратковременно становясь диктаторами, извергами и кровавыми тиранами. Кажется, основной идеей, витавшей в воздухе, была пассивность, позволяющая второй группе остаться хорошими, пусть и беспомощными людьми.
Особенно меня потряс какой-то несчастный школьный учитель, потрясающе реальный и невыносимо несчастный. Он считал, что все окружающее — лишь чей-то гнусный эксперимент, и весь мир вокруг — некая модель реального, счастливого мира, крошечный кристаллик, помещенный под микроскоп. Он кричал о летающих тарелках, которые являются объективами микроскопов, о том, что жить надо достойно и радостно. Конечно же, его никто не слушал. Когда я сообразил, что бедного учителя вот-вот убьют собственные ученики, я зажмурился и перескочил на десяток лет вперед. (с)
-
-
18.09.2006 в 18:37А Лукьяненко да, неплохо выдал.